Читать онлайн книгу "Пожар в Терешатах"

Пожар в Терешатах
Данил Васильевич Казаков


Пожар в деревне, эвакуация жителей на паровозе. Гибель лесорубов и женщин. Спасение мальчиков и девушки благодаря благородству старухи и мужика. Жизнь колхозников после пожара.




Деревня Терешата, затерявшаяся в глубине таёжных лесов, располагалась вдали от шоссейных, гравийных прочих, хорошо проходимых дорог. Видимо, первопоселенцам здесь понравились высокие жёлтые, гладкоствольные сосны, колючие тёмные ели, весёлые полянки с густым разнотравьем, да широкое болото, полное брусники и клюквы. Вокруг болота петляла узенькая речушка с тёмным дном и холодной прозрачной водой. Жители называли речушку Чёрной, хотя речка не заслужила к себе такого названия: её рыбой в голодные годы жители деревни спасались от голода. К её берегам примыкало десяток полянок, на которых колхозники, втайне от начальства, выращивали рожь. Речку упрямо называли Чёрной и плели про неё небылицы, пугая ими детей, чтобы они далеко не бегали, и местных властей, скрывая от них свои тайные припасы. Эта же речушка выбегала на волю в шести километрах от деревни и называлась уже Светлой. От её многочисленных притоков речка становилась глубже и шире: по ней Акаринский леспромхоз весной, по большой воде сплавлял брёвна в область.

В деревеньке насчитывалось около тридцати дворов, входивших в колхоз «Заветы Ленина» и соединялась она со всем миром через узкоколейку.

Маломощный паровозик доставлял лес до посёлка Акарино, за одним он и подбрасывал туда и местный люд. Деревенские жители махали рукой Игнату- машинисту, он тормозил, и они карабкались на брёвна, цепляясь за сучья, за железные поручни и скобы.

Намечали было вдоль железного полотна проложить грунтовую дорогу для проезда машин и тракторов, да председатель колхоза, Сергей Фёдорович вяло, но настойчиво тормозил этот проект.

– Да, да, конечно, хорошо бы провести дорогу. – Наклонял он в знак согласия лобастую голову, посаженную на крепкую короткую шею. Серые узкие глаза смотрели на собеседника настороженно, тонкие губы сердито сжимались. Не поймёшь: сердится он на плохие дороги или на собеседника-начальника? – Да, вот финансов нет, колхоз наш маленький – всего – то одна овцеводческая ферма. – И он горестно разводил сильными руками с плоскими крепкими ладонями.

А, если и находились деньги, то председателю удавалось убедить начальство в острой необходимости постройки новой овчарни, починки крыши амбара, ремонта техники. Его всегда поддерживал счетовод, парторг, бобыль Савелий. Специально для деловых разговоров надевал он свой единственный чёрный костюм, единственные ботинки натирал чёрной ваксой, надевал белую рубашку, от долгого применения выглядевшую чуть желтоватой, надевал узкий чёрный галстук, приглаживал расчёской тёмные и густые (постепенно седеющие и редеющие) волосы и смело выступал вперёд. Ростом он намного меньше председателя, гораздо уже в плечах, тонкогубый, с маленькими голубенькими глазками, он задиристо поднимал голову, распрямлял плечи, руками упирался в бок и начинал.

– Как намечала нам наша партия на очередном пленуме и, руководствуясь её указаниями о заботе народа… – все решения партии ему удавалось поставить на службу своему председателю. В последнее время, после войны, специально надевал он все свои ордена и медали, выставлял вперёд свою ногу на протезе

Родился Савелий маленьким, слабеньким, в детстве много болел, рос тихим, молчаливым, ребята не принимал его в свои игры, над его немощью обидно смеялись. Ни одна девушка в деревне не хотела с ним гулять и тем более выходить за него замуж. Он смирился со своей участью. Ему достаточно было любить свой край, свою деревеньку, сильных и работящих в ней людей. Савелий окончил курсы счетоводов и нашёл своё спасение в программе партии. Знание и устав партии, её постановлений и решений, а главное умение применить их на пользу своему колхозу, снискали к нему уважение деревенских людей, примешанное всё же на большой дозе страха. Что думал Савелий о партии, о колхозах – не известно, а только люди на него не обижались. В трудные предвоенные годы «кулаков» в деревне не нашли, за «колоски» ни кого не посадили. Колхозники всегда, хоть и по немного, а получали на трудодни. Вдвоём с председателем им удавалось отбиться от секретаря райкома Цыплакова, от разных уполномоченных: задержать ранний сев, чтобы почва успела прогреться, повременить с уборкой урожая, понизить сверхплановую сдачу хлеба и шерсти. Цыплакову требовался план, а им важнее был хлеб и благополучие деревенских жителей.

За Чёрной речкой они засевали не учтённые полянки с рожью, там же, да ещё на мелким прудиком у самой деревни ловили рыбу. Лес снабжал их грибами и ягодами. Иногда местному охотнику Митрофану удавалось завалить медведя или лося, учил он пареньков ставить петли на зайцев. Начальству сюда добраться труднее, а потому и труднее разобраться, где луг колхозный, а где полянку тишком и крадучись подкашивают для себя колхозники? Где лес валит леспромхоз, а где деревья свалены на хлевушок, на баньки? Леспромхоз вывозит в основном ель и сосну. Высокие мачтовые сосновые боры тянутся вдоль узкоколейки, вблизи болота, за Лузуковскими лугами. Ближе к деревне растут берёзки, осинки, ольховник, редкий ельник с зарослями колючего шиповника, да мелкого рябинника. Луга перегорожены перелесками с муравьиными кучами, гнёздами птиц, завалами хвороста, да россыпью земляники на прогретой земле. По другую сторону деревни, ближе к посёлку Акарино, тоже тянется лес, но его уже порядком проредили: там много полянок, где пасутся овцы и огорожена поскотина для коров.

Тихо-смирно жили в Терешатах. Весной сеяли хлеб, выращивали картошку и другие овощи, осенью убирали урожай. Сеновали, держали коров, овец, поросят и куриц. Влюблялись, женились, растили детей, которых старались отправить в город, или хотя бы устроить в Акарино, на валяную фабрику, а то и в леспромхоз.

Возле каждого дома росли заросли черёмух и рябин. Возле клуба и конторы ютятся берёзки, у амбара, у трёх овчарен, стоящих в ряд, темнеют липы, теснится мелкий ольховник с осинником, у магазина высятся пять тополей.

Охраняли спокойствие в Терешатах Сергей Фёдорович и Савелий. После войны, после сентябрьского пленума вышло послабление колхозам. Меньше наседал на них Цыплаков, не теребили уполномоченные, снизили налоги и разрешили держать больше скотины. Тут и показали себя «частнособственные интересы» колхозников. Кроме коровы держали поросят, кучу овец, много куриц и обязательно выращивали телёнка. Мясо сдавали на мясокомбинат, а вырученные деньги тратили на большие покупки, вроде пальто, сапоги, мебели или инструмента. На крупу, соль, сахар и сладости детям хватало денег, полученных за трудодни.




Покупка телевизора


Раньше одежду выбирали лишь бы она была теплая и крепкая, а сейчас про размер толкуют, про цвет и фасон. Кто новую кастрюлю купил, кто шапку, пальто, сапоги, или радиоприёмник, плитку, утюг. А Вовка с Валькой обошли всех – купили телевизор! Вовка пыхтел, с вагона его снимал, тяжело кряхтел, тащил вдоль по улице, с передышками затаскивал на высокие сени, поднимал на тумбочку.

– Осторожно, осторожно! Уйдите, ради бога с дороги уйдите! – Валька крутилась рядом, убирая с дороги мужа чурочки, камешки, отгоняя досаждавшую ребятню.

– Что там опять Вовка с Валькой привезли! – Старая Катерина как раз вышла на улицу прогуляться, ткнула палкой в картонный короб, – мыло или соль ящиком поволокли?

– Сама ты мыло, – грубо отпихнула её Валька с дороги, – кино в ящике! – А почему не в клуб? – Катерина растерянно осталась стоять на дороге. Длинное коричневое, вытертое по швам и с бахромой на концах рукавов старого пальто, доходило у неё почти до пят: старушка сейчас «росла» вниз. Худые ноги одеты в серые шерстяные носки и просторные галоши. Серый платок укрывает седые волосы.

Она подслеповато, прижав худую ладошку к поблёкшим серым глазам, смотрит вслед Вовке и Вальке. Мальчишки, одетые в старые обноски отцов и старших братьев, наперебой, спеша показать свои знания, объясняют старушке, что такое телевизор. Это, как кино в клубе, но там ещё и поют, пляшут, новости рассказывают, как по радио.

– Ну! – удивляется старушка, – и это чудо всё им, одним?

Она вспоминает, что и кровать с «шишечками» Вовка с Валькой тоже первыми купили. Ковёр пушистый с красными узорами на стенку, шкаф с тумбочкой, рюмочки красивые. Сейчас вот ещё и телевизор купили. На ферме оба работают, много получают. Пасут овец через день: для себя накосить и в огороде поработать – всё успеют. Да и дочка у них, Маша, девушка здоровая, не ленивая, помогает. Сила есть – отчего же не работать? Это она, старая и больная, ничего сейчас не может. Ребятня кинулась осматривать покупку: толпилась у окон, толкалась у порога. Зря прибежали. Полная, низенькая Валька выгнала их из избы, закрыла шторками окна. Тоже полный, кряжистый Вовка уселся на широкую лавку, прибитую вдоль стены, развернул тонкие листочки книжечки с инструкциями. Валька вытащила пустой короб в чулан. Крепкая плотная коробка пригодится в хозяйстве. Мелочь какую-нибудь положить, спички или соль, а то и книжки Валькины. Не придумала ещё что туда положить, короб скорей в угол задвинула и быстрей в избу: с телевизором разобраться. Вовка от усердия включил лампочку, над бумажками склонился, одно слово два раза повторяет. Ведь знает же, показывали в магазине как включать. Взять штепсель, воткнуть в розетку, нажать круглую, чёрную кнопочку, а боится. В первый раз самостоятельно включить телевизор сразу не решается. Долго ждали, много денег заплатили, много сметаны и масла сносили Валькиной сестрице, Надьке, продавщице в магазине. Валька терпеливо сидит на коротенькой лавке у русской печки. Муж изучает инструкцию – не надо ему мешать. Ребятня на улице копошится, у окон трётся. Скоро Машка должна из леса вернуться, собиралась с утра за пиканами. Дочка выросла красавицей. Высокая, стройная, глаза голубые, красивые, лицо круглое румяное, носик аккуратный, губки пухлые, что спереди, что сзади – всё у девки на месте. Всё умеет: шить, вязать, обед приготовить, со скотиной управляться. Хоть она одна дочь у родителей, а послушна, не избалована. Такую не любить – дураком надо быть. Мечтает Валька выдать свою дочь за Максима, сына председателя. Нет ни каких признаков их любви или дружбы, а время не упущено и надеется Валька. Максим, парень высокий, широкоплечий, четыре курса в мединституте закончил, на будущий год врачом будет. Мечтает Валька видеть зятем Максима, ибо кто ещё из её знакомых может стать мужем её дочери? Да и они не последние люди в деревне, всё для Машеньки стараются покупать: мебель, ковёр, кровать, сейчас вот телевизор взяли. Многое, что в комнате находится предназначено в приданое за дочерью. На тумбочке примостилась ваза: коричневая с узким горлышком, гладкая с налепленными на боку силуэтами цветов и листьев. Вазу купить им навязала Нинка, сказала, что сейчас мода такая и в городе так положено. На столе шёлковая белая скатерть с белыми длинными кистями. Ваза и скатерть дорого стоят, а потому за стол не садятся, к вазе стараются не прикасаться. Берегут для дочки и кровать, пышно убранную новым постельными, розового цвета бельём, с толстым мягким одеялом, с тремя подушками под прозрачной кисеей и плотным белым покрывалом. На кровать не ложатся, а спять на полатях и на печке. В шифоньере хранится новая одежда, которую надевают очень редко, только на праздники, да для поездки в посёлок. На полках серванта красуется белый с синим фарфоровый чайный сервиз. Тут же примостились пять прозрачных, с золотистым ободком по краю, рюмок. И шесть голубых высоких фужеров, стенки которых украшены тонкой филигранью. Не только из любви к дочери берегут они кровать, скатерть. Чайный сервиз и одежду в шифоньере. Нет у них такой потребности, не выработалась привычка спать на кровати, сидеть за столом с дорогой красивой скатертью, ставить в вазу цветы, носить дорогую новую одежду. После уютной постели придётся стирать бельё, где взять цветы и куда выйти в новой одежде и когда? Наличие дорогой мебели, красивого сервиза, а сейчас и телевизора возвышает их над своими соседями. Но всё же взглянет иной раз Валька на природу не потребительским, а любующимся и любящим взглядом. Подивится чистоте голубого неба, залюбуется прозрачной росой на траве, переливающейся на солнце цветными искорками, поразится разнообразию листьев на деревьях, их не смолкаемому шелесту под тихим тёплым ветерком, засмотрится на белое поле ромашек, на пышные кисти цветущей черёмухи. Но это редко случается, в основном живут проще. Повседневную одежду просто вешают на гвозди, прикрывая её зелёной занавеской. Или хранят в сундуке. Вместительный сундук, приданое ещё для Вальки, стоит под кроватью. Блестящая когда -то жесть на сундуке, сейчас потускнела. Но синие и красные ромбы, украшающие крышку и бока сундука, по-прежнему ярко отливают ровной эмалью. Внутренние стенки сундука Валька ещё девушкой украсила обёртками земляничного мыла. На полу пестреют домотканые полосатые половички. О ковровых дорожках Валька даже и не мечтает, может, дочка когда-нибудь и купит их. По дорожкам ходить придётся, а как со скотиной их убережёшь? На кухне, на широкой, крепкой лавке примостились чёрные от сажи чугунки, вёдра, деревянный широкий ушат, в котором хозяйка толчёт картошку для скотины. Ближе к окну хранится посуда чище: чайник, донник, пара кастрюль. На угловом столике, у окна, на зелёной клеёнке, в стеклянной банке стоят ложки, вилки, маленький острый нож . Им удобно чистить картошку, лук и нарезать ломтями хлеб. Рядом притаилась мисочка с крупной солью. Здесь семья обедает или точнее на ходу перекусывает, доставая из навесного шкафчика посуду, сахар, хлеб. На стене висит леечка с лоскутиком марли для процеживания молока. Со стены, у самого окна строго смотрит богородица с младенцем на руках. Икона старинная, она хранилась ещё у Валькиной бабушки, да и та была не первой её владелицей. Сквозь потускневшее стекло просвечивает резной серебряный оклад, забранный в деревянную зелёную рамку. На окне выпирает из горшка пышно разросшееся алоэ, а окна в комнате украшает герань.

Раздвигая детвору, домой заходит Маша. Её приход прерывает терпение матери и сомнения отца. Вовка отодвигает бумаги в сторону, осторожно берёт в руки штепсель, втыкает его в розетку. Телевизор зашумел, на экране появилась в белой кофточке, коротко подстриженная девушка. Она что то говорила, но звука не было слышно. – Нажми кнопку! – разом закричали Валька с дочерью. Вовка ткнул пальцем, и семья услышала, что в стране успешно продвигается сев зерновых. Валька с дочкой уселись на лавку. Просочившаяся в дверь, ребятня, расположилась прямо на полу. Все зачарованно слушали, смотрели. Всё ровно, что слушать и что смотреть, лишь картинка двигалась и было бы как в кино. Первый телевизор у них в деревне! Чудеса! В клуб не ходи, за билет не плати – сиди на печи и смотри кино. Лишь серая кошка лениво прошлась по лавке, спрыгнула на пол, потёрлась о ногу хозяйки. Валька с новой покупкой забыла налить ей молока. Хозяйка и сама забыла поесть. Она кинулась на кухню, принялась растапливать русскую печь, собираясь варить картошку, варить принесённые дочерью пиканы. До зрителей лишь донеслось её пророческие слова – с этим телевизором всю работу забудешь.




Катерина и Катя


Катерина, проводив долгим любопытствующим взглядом владельцев телевизора, побрела дальше в магазин. Она наперёд догадывалась, что в такую хорошую погоду, продавщица Ольга торговать не будет. Это не город, в деревне магазин поработает часа два вечером и этого достаточно. У Ольги семья, скотины полон двор, сама в тягости – работы у дома хватает. Да выманила старуху на улицу весна. Уж такое яркое солнце заглянуло в её окно, бросило колыхающуюся тень от большой берёзы на её, не загромождённый половиками, пустой пол. Так весело прыгали воробушки, пружиня на тонких ветвях, вспархивали к солнцу. А рыжий котище, Барсик напрасно таился на столбике ворот в предвкушении удачи. Азартно копошились куры в молодых зарослях крапивы. Красноватый петух нашёл червяка и громко заклохтал, подражая бабухе, заперибирал ногами, захлопал крыльями. Он подзывал своих подруг, предлагая им найдённую добычу. Сбежались куры, а Петруша не удержался, сам склевал червяка, и как ни в чём не бывало, роется дальше и снова обманывает. Три овцы, пощипав первой травки, важно развалились в тени дровяника. Воздух пронизан солнечным теплом и светом. Земля довольно пропиталась влагой. Каждая травинка, обласканная теплом, трепещет на ветру, тянется к солнцу. Тёплый воздух, наполненный запахами влажной земли, насыщенный солнцем, после долгой холодной и тёмной зимы приятен и горожанину. А уж сельского жителя, даже утомлённого годами, он заставляет снова волноваться, надеяться, радоваться, что-то делать.

Катерина, закрыла избушку на засов, взяла батожок и, стараясь держаться ближе к забору, поплелась к магазину, стоящему в центре деревни. Она ещё не совсем старая, ей всего 80, но после гибели двух сыновей и мужа у неё часто ноет сердце, накатывает противная тошнота, слабеют ноги, кружится голова. Врачи говорят, что «скачет давление». Опасаясь приступов, Катерина ходит с палочкой, из скотины держит всего лишь трёх овец и пяток куриц с петухом. За ними она ходит не торопясь, не отказываясь о помощи своих внуков, сыновей её младшего сына Сергея – Федота и Матвея. Всего двух детей успела родить Ефросинья мужу, пока его не забрали на фронт. Зато оба они сильные и высокие. Девчатам нравится их сила, их добродушная улыбка, густые русые кудри. Только Федот уже выбрал себе жену и зимой женился, а младший осенью пойдёт в армию. Работает Федот в леспромхозе лесорубом. Не смог на него накинуть «хомут» председатель колхоза, хотя не прочь был заиметь такого работника.

Бабка им носки, варежки свяжет, на табачок денежки выделит. А заняты они, так Ванька с Санькой, Ольгины сыновья – погодки прибегут, тоже на карамельки заработают. Катерина держится за батожок, старательно обходит коровьи лепёхи. Травка вытянулась, загустела, полностью покрыла мокрую тёмную землю. Густо желтеют одуванчики. К одному цветку, росшему чуть в стороне от других, Катерина даже наклонилась, восхищённая его размером и яркостью окраски. Царь-цветок, пока другие боятся, ждут настоящего тепла, он уже вымахал, красуется. Отдалённо, по краям деревни слышится лай собак, скрипит «журавль» у колодца, из леса доносится кукование кукушки, на высокий тополях у магазина грачи устроили переполох. Серая лохматая ворона уселась на изгородь и давай чистить свой клюв о верхнюю перекладину жердины.

Подходя ближе к магазину, старушка расслышала крики ребят, вывозивших навоз в поле. Парнишки, положив сухие дощечки поверх навозной кучи, садились на них и без нужды громко покрикивали на терпеливых пегих лошадок. Светлые рубашонки вздувались пузырём, чумазые лица задорно улыбались друг другу. Братья в азарте вставали, держась за вожжи, пытаясь ускорить шаг своих лошадей, снова понукали их, стараясь не отстать – обогнать друг друга. Ошмётки навоза сыпались на землю, и тут же затаптывались беззаботной ребятнёй, почётным экскордом следующей за телегой. Они цеплялись за грядку телеги, норовили прокатиться, показав при этом свою удаль и сноровку. Они кидали камешками в грачей, неосторожно приземлившихся вблизи от них. Услышав гудок паровоза, ребятня выбежала на улицу, а затем, к огорчению возчиков, ушла смотреть телевизор. Возчики примолкли, поехали тише. Вскоре на гнедой лошадке их догнал Витька, молчаливый, серьёзный парень. Следом за ними проехал и малолетний Димка. Старуха озабоченно проводила его через дорогу, смотрела, как он умело вписался в узкие ворота завор. Сухой рукой она перекрестила его, беспокоясь, чтобы шустрые сыновья Ольги не обидели бы сына солдатки Клавдии.

Магазин, как Катерина и предполагала, оказался закрытым на большой массивный замок. В углу сохранился голик, которым зимой обметали валенки, а на широкий ступеньках крыльца уже заметны свежие ошмётки грязи. Катерина присела на широкую толстую доску, низко прибитую к стене, сбоку от крыльца, служившую для деревенских людей вместо скамейки. Отсюда видна улица, крыши овчарен, спрятавшихся в мелком осиннике, виден краешек колхозного клуба, отсвечивают на солнце окна конторы, открыты ворота конюшни, оттуда возят навоз, мужики возятся с мешками у амбара. На дальнем поле тарахтит трактор, пуская в синь неба фиолетовый дымок. На столбе, рядом с колодцем, висит железный лемех, привязанный за толстую верёвку. Рядом лежит ось от телеги. Ею ударяют по лемеху, призывая колхозников на работу.

Всё вокруг здесь для Катерины родное и близкое: любая деталь вызывает ворох воспоминаний, заставляющие её задуматься или улыбнуться. Хотя многое в деревне изменилось, утратилось, сохранилось лишь в её памяти. Упала та высокая, ветвистая берёза, на коре которой когда-то было вырезано её имя. Разобрали старые, ещё крытый берёстой, амбар – на его месте выстроили новый. Сменили и столбы у ворот, да и саму изгородь меняли не раз. Лишь стёжки – дорожки сохранились прежними, и дорога, как и прежде, пролегает посреди деревни. Кусты, как и в дни её молодости, растут в низине. Есть, где уединиться влюблённым и мужикам в дни получки затаиться от строгих жён и матерей, ребятишкам играть в «войнушку»

Из раздумий её вывели не торопливые шаги людей, идущих по влажной траве. Катерина подняла голову – к магазину подходили трое: Ольга, Маша и Катя. Все трое тащили по огромной охапке пиканов. Высокие сапоги их, забрызганные росой, влажно блестели на солнце. На пиджаках Маши и Ольги, на фуфайке у Кати на швах застряли мелкие травинки, на платках налипла мелкая паутина. Усталые прогулкой, довольные добычей, обеспокоенные возможными переменами, происшедшими в деревне, за время их отсутствия.

– Мои пострелята навоз возят, – определила Ольга. Она заметила огрехи на дороге, образовавшиеся от быстрой езды, нахмурилась, – Опять Ванька хотел Саньку обогнать. Младше брата на год, силёнок поменьше, а ни в чём уступить не хочет.

Возчики, завидев мать, мимо неё проехали медленно, понурив голову.

– Потом с ведёрком всё уберёте, – приказала она, кивая на навоз, просыпавшийся на дорогу. Сыновья согласно кивнул головой, а задира Ванька чуть – чуть улыбнулся. Ольга сурово поджала губы, хотя в душе была довольна настойчивым характером сына, не хотевшему ни в чём отставать от брата. Она положила пиканы на скамейку, сняла и отряхнула платок. Осторожно, оберегая свой, уже сильно заметный живот, провела рукой по пиджаку, стряхивая мусор. Круглое белое лицо её с полными губами, курносым носом и карими ясными глазами дышало спокойствием, здоровьем. Она довольна весной, прогулкой в лес, своими сыновьями, своим мужем Николаем, который сейчас где-то в лесу валит высокие сосны. Маша тоже приостановилась, отряхнула платок, убрала травинки с пиджака и с сапог. Она всё время смотрела в сторону своего дома и не одобрительно пережидала выговор Ольги своим сыновьям: возможно, мешающей им сказать ей нечто важное и нужное. Её сомнения развеял радостный крик Ваньки.

– Машка, твои телевизор привезли, иди смотри!

– Ага, привезли, тяжёлый, – запоздало обернулся и Санька, – дядька Вовка по дороге его нёс, корячился, а тетка Валька очищала передним дорогу.

– В наших Терешатах телевизор появился, – проговорила, глядя вслед убегающей Маше, Катя. – А давно ли, кажется, радио провели. Я ещё в девках была. – Она настороженно всматривалась в лицо Катерины, вдовы своего брата: не грустит ли? Здорова ли? Во всей деревни, кроме Марфы, они самые пожилые. Катя остро жалела подругу, потерявшую войну мужа и сына. Отнял у неё верхушку жизни, остался лишь боковой отросточек. Она помогает Катерине сползти со скамейки, ведёт к себе домой. Сейчас они сварят свои любимые пиканы, досыта поедят их со сметаной и поговорят. Дожили до первой зелени, доживут и до ягод, грибов. Они тихо, поддерживая друг друга, тихо бредут по деревенской улице. Радовали их жёлтые одуванчики, радовало тёплое солнышко, лёгкий ветерок, доносивший до них знакомые запахи влажной, оттаявшей, зацветающей земли. Катя выше невестки, шире в плечах, у неё меньше седины, крепче руки, круглее и белее лицо. Она меньше склоняется вперёд, держится более прямо. Лоб прорезали две глубокие морщины, и две скорбные складки опустились от уголков рта.

– Где бродили? – спрашивает Катерина. Она сама уже пятый год в лес не захаживала, а места помнит, и сейчас, хоть мысленно хочет прогуляться по ним.

– По Лузуковским полям прошли, по мёжам пошарили. Мимо высокой Рябины прошли, цвет уже набирает Рябина. От высокой Ели с большим муравейником свернули к болоту. Дошли до Сосны, что рядом с Дубом растёт, мы там с тобой ещё от грозы прятались, помнишь?

За всю свою жизнь Катерина много где от дождя пряталась, но деревья, отличающие от своих собратьев высотой и мощностью, она не забыла.

– Помню я, как мне не помнить, – утверждает Катерина, мотая головой.

– А от Дуба, – продолжает Катя, – повернули обратно к дому. В низине, у кустов смородины, боярышника много пиканов нашли.

– Мне бы не забыть, – тревожиться Катерина, – осенью Федота за ягодами бы послать. Полезный боярышник, от сердца помогает, доживу ли только?

– Доживёшь, – успокаивает подругу Катя, – вот насенуем, и даст бог, ещё и перезимуем. Перед окнами, затенёнными сейчас рассадой помидор, огорожен палисадник, с забытыми в нём, ещё с осени, колышками. Рассадой помидор, да и помидорами Катя охотно делится с подругой, с соседями, надеясь на их помощь в сенокос. Когда сами насенуют, тогда они разрешают своей подросшей детворе помочь старушкам. Перед домом обширный дровяник. Дров много, на три года вперёд запас Митрофан перед смертью. Словно чувствовал близкую смерть – старался. На конюшню ему сил не хватило, один угол совсем сгнил. Да и дом широкий, низкий и старый. Толстые брёвна трухлявеют, узкие окна, избитые дождём и временем, потемнели, покосились, старое берёсто у подушек коробится, выпирает. В прошлом году отложила Катя своё переезд к дочери в посёлок. Сын Егор тоже к себе зовёт, и зять со снохой не против, но здесь она сама себе хозяйка. Да и на кого оставить Катерину? Может, лучше к Катерине перебраться? Она тоже к себе зовёт, и дом у неё покрепче, но Катя пока всё раздумывает. Калитка со скрипом открылась. Чёрный пёс Полкан лениво посторонился, нехотя пропуская хозяйку и гостю в дом.

– Тоскует, – определила Катя, – по хозяину тоскует, по охоте. Утром убежал было со мной, шнырял по кустам, птиц спугивал. Думал, мы чё хорошее ищем, а мы пиканы, траву.

Катерина одобрительно кивает головой, она согласна с тоской собаки, и что пиканы, это всего лишь чуть горьковатая трава. Её мелко рубят, варят и едят со сметаной. Пиканы прельщают деревенских не только своим вкусом, сколько своей доступностью. Когда ещё ничего не выросло, пиканы уже можно есть и сберечь тем самым продукты на начало тяжёлых полевых работ, когда сил потребуется больше.

У Катя иконы висят в комнате, в переднем углу, над столом. Она не особо верит, но большой иконой, где строгая богородица держит на руках пухлого младенца, её благословили родители на жизнь с мужем. А на другой иконе сердитые очи старца чем – то похожи на глаза её Митрофана. Тоже широкие продолговатые и серьёзные. Хмурым был её муж, молчаливым, а ни одного бранного слова она от него не услышала, ни разу на неё руку не поднимал. Смотрит иногда на икону, словно разговаривает, слеза глаза застилает. На широкой кровати, сбитой из досок, лежит толстый матрас, набитый соломой и прикрытый лоскутным одеялом. На полу, на ширину всей комнаты растянулись полосатые дорожки. У окна примостился крепкий, дощатый стол. Его тоже, как и кровать, лавку, идущую вдоль стены, пары стульев, сколотил Митрофан. Комнату украшает ещё и сундук, точно такой же, как и у Вальки, в одно время куплен, с синими и красными ромбами. Только стенки сундука обёртками от мыла Катя не украшала. В девичестве не видела она этого мыла, хозяйственного не хватала, а потом серьёзные заботы одолели девушку: не до баловства стало.

На стенах, оклеенных газетами, висят рамочки с фотографиями. Пониже их прикреплены на кнопки вырезанные картинки из «Огонька» открытки с цветами и фото артистов кино, которые в отличии от рамок радостно улыбаются. Каждое лето у Кати гостит внучка Леночка. Она обновляет стену, заклеивает старые порванные места.

Приготовленные пиканы обильно сдабриваются густой свежей сметаной. Хозяйка приносит ещё пяток яиц, лук, варёной картошки, сала, толстыми ломтями нарезает каравай хлеба. В две рюмочки разливает подкрашенный черёмухой, самогон. Катерина для приличия протестующее машет сухой ладошкой, потом под шутливое и ворчливое недовольство Кати, она смиренно берёт рюмку.

– За тех, – шепчет Катя. – За них, – соглашается гостья. Они вспоминают о не пришедших с войны, без которых жизнь их сильно обмелела. Двух сыновей и мужа потеряла Катерина, сына и брата не досчиталась Катя. Крепкая самогонка после третьей рюмки подействовала на старушек расслабляющее.

– А я вот, вот, если даже и пальцем не шевельну, – Катерина трясёт над столом растопыренными пальцами. Седые волосы растрепались, глаза прояснились и настороженно смотрят на хозяйку, ожидая от неё опровержения. Зелёный листик пикана прилип к её нижней губе. Гостья переводит дыхание и продолжает, – огород у меня всё ровно будет посажен, потому, что, потому как, потому вот, – она не может выразить свою мысль, что муж и сыновья её отдали жизнь за родину. Всё же находит верное определение, – я тутошняя. Здесь я родилась, здесь живу. А у нас всегда старикам помогали. – И мне тоже огород посадят, – не уступала и Катя свои заслуги, – мой Митрофан в голод крепко деревню спасал. Медведя завалит – всем по кусочку. Рыбы на Чёрной речке наловит – тоже ни кого не обделит. Ко мне скоро внучка приедет. Леночка, – сбилась Катя на радость, – девка крепкая, вот я её заставлю работать. – А ко мне Федот и Матвей придут помогать, – живо вспомнила Катерина. – Я их тоже заставлю! Хотя и Федот и женат сейчас, тогда мне Тимофей поможет, бабушке своей должны помочь, раз отца их забрала у меня война.

Размечтались старушки, как они заставят молодых сеновать, как повенчают их, родятся правнуки и всё ещё у них будет, стали нахваливать своих внуков.

– Леночка мне рассказ прочитала, «Муму» называется. Я думала про корову, а там про собаку, которую утопили, бедняжку.

– Зачем? Может, куриц давила или на людей кидалась?

– Нет, по ночам барыне спать мешала. Это ещё при крепостном праве было, давно.

– А Федот так хорошо на гармошке играет, ноги сами в пляс идут. Он и сейчас ещё не прочь вдоль по улице пройтись. Его брат Тимофей тоже на гармошку играет, но хуже, видимо, молодой ещё.

– А моя Леночка в десятый класс перешла. Окончит школу, на медсестру думает учиться. Нам с тобой уколы будет ставить, чтобы до ста лет дожили.

– До ста-то не получится, ведь всё уже болит. Утром встать тяжело, вечером уснуть не могу, всё вспоминаю прошлые годы. Вот мне бы только ребёнка от Федота дождаться и пора потом к маме с папой. Его Аня уже беременная ходит, скоро должна родить.

– Не торопись, в своё время все там будем. Аня родит, то ребёнок и мне тоже внуком будет, только двоюродным или троюродным, как то так кажется.

– Да, если я вышла за твоего брата, а ты сестра моего мужа, то значит, мы с тобой родственники.

И ведут тихий, иногда несвязный и неспешный разговор старушки обо всём и ни о чём. Они с полуслова, с полу взгляда понимают друг друга. И нет такой силы, которая могла бы их разъединить, кроме смерти




Посадка огородов


Через неделю колхозники садили картошку. Для городского уха это пустая информация, а сельский житель непременно вспомнит источающий солнечным светом тёплый летний денёк. Вспомнит радостное оживление, весёлый порхающий разговор, чисто одетых мужиков и баб, их дружелюбие друг к другу, беготня ребятни, вдруг сделавшихся послушными, желающими помочь. Посадка картошки – залог сытости, а значит мира в семье, уюта в доме, продолжения жизни. В Терешатах табором переходили с одного огорода на другой, особо не разбираясь кто кому больше помог или вообще не приходил ли помогать. Права оказалась Катерина: хоть бы она и ни кому не помогла, то ей бы всё ровно посадили картошку. Но пьяная думала одно, а трезвая рассуждала по-другому. Тоже спешила и ведро с картошкой поднести, и самой накормить помощников лучше.

За три дня, пока высаживали картошку, довелось Катерине повидаться со многими деревенскими. Пришла к Самойловым помогать и увидела там маленького Василька. Кажется, недавно Дуня принесла его из роддома, по глубокому снегу тащила его домой. Игнат – машинист дал долгий гудок на все Терешата, чтоб прибытие нового жителя деревни заметили и запомнили. А сейчас удивилась Катерина: трёхлетняя кроха несёт садить картошку. По неровной пашне ковыляет на коротких ножках, в каждом кулачке по картошке зажато. Отмахивается от прилипчивых мух и кладёт, а не кидает картошку в указанное бабушкой, место. Хватает терпения у Аксиньи учить внука, сама бы в три раза быстрей сделала. Нинку Семёниху (по мужу) тоже повидала. Растолстела она за зиму, а болтает всё так же много. Несёт картошку и говорит, сажает картошку и снова говорит.

– Альма опять щенят принесла, – жалуется она, – оттащила сосунков в ближайший ельник. Собака следом же за мной обратно их притащила. Один всё же подох. Я обратно их подальше оттащила, до болота не поленилась дойти. Так Витька мой проследил и одного приволок обратно.

Не смотря на полноту Нинка, активно двигается, показывая действием и мимикой, как она в первый раз увидела щенят. Тут Нинка широко раскрывает глаза и разводит в стороны руки. Потом терпеливо тащила щенят в лес: тут Нинка склоняется и часто перебирает ногами. Вот бросила щенят в лужу – рывок рукой. Торопливо, уже распрямившись, она возвращается домой и снова видит щенят у будки. Нинка в изумлении хлопает себя по коленям, хватается за голову, снова перебирает ногами, изображая бег, и снова удивляется, заметив щенка дома.

– Оставила, – смиряется Нинка и машет рукой в сторону сына, – пусть Витька забавляется. А, если не убирать их, – оправдывать свои действия, – то куда потом с ними, когда вырастут, не прокормить.

Витька, белоголовый мальчуган, не сидит около будки, а желая заслужить одобрения родителей, он носится по огороду, помогая взрослым. Семён на болтовню жены не отзывается, ему хватает забот с лошадью. Та машет хвостом, отгоняя докучливых мух и слепней. Трясёт гривой, мотает головой. Крутые бока её мокры от пота, ноги дрожат от усталости, лиловые глаза сердито косят.

– Ннно! – кричит Семён, – нно! Шевелись, потом отдохнёшь. Он натужно налегает на плуг, пытаясь помочь лошади. Светлая рубашка прилипла к спине, под подмышками расплылись тёмные пятна. Семён пашет уже пятый огород и на сегодняшний день последний. Светлые волосы прилипли ко лбу, пот заливает глаза, ноги заплетаются, но он смотрит лишь, чтобы ровнее легла борозда, не осудили бы люди за плохую работу. Он оттирает рукой пот, взбадриваясь, встряхивает голову, упрямо сживает тонкие губы и громко кричит. – Ннно! Пошла, милая, потом отдохнёшь! Бабы низко склоняются над бороздой, сажая картошку. В будке ласкает своего щенка рыжая Альма, тонкая цепь её тонко позвякивает. Посадил хозяин на цепь, чтоб не бегала больше, щенят не таскала. На голубом небе оранжевым шариком катится солнце. В тёплой пыли пурхаются куры, серая кошка лениво растянулась у колодца.

Подивилась и порадовалась Катерина на свою старшую подругу Марфу. Лицо у Марфы стянуто сухой кожей. Бледно голубые глаза теряются в морщинистых веках, сизый крупный нос пронизан красными прожилками. Седые, поредевшие волосы заколоты гребёнкой, спрятаны под белый платок. Сухие тонкие губы редко улыбаются, лишь в глазах мелькнёт иной раз удивление, оживление, но тут же забота строжит их. У Марфы два сына, две снохи, два женатых внука, и все ходят у неё в подчинении. Живут они не вместе, на три дома, да только в любое время может Марфа зайти к младшему сыну Ивану, посмотреть, что там его Вера посадила, как ухаживает за огородом? Веру она считает русской красавицей. Марфе нравится её белая кожа, длинные косы, голубые глаза и полная фигура. В тайне она даже немного побаивается снохи. Та всё время неопределённо улыбается, на редкие вопросы свекрови отвечает коротко. Удивляется Марфа чем её сын смог завлечь Веру. Тот много работает, но много и выпивает. Растут у супругов две девочки-погодки – Валя и Галя. Может и к старшему сыну зайти, к Петру, проверить, как его молодушки, Галя и Зина, уладят между собой. Как жена, Таисья управляется с ними? Не постесняется и в кастрюли заглянет – вкусно ли сварено? Хорошо ли молодушки кормят её внуков, Пашку и Егора? Мужиков нужно сытно кормить. Пашка валит лес, Егор пасёт овец, у обоих мужиков тяжёлая работа, не из лёгких. Таисья худощавая, высокая, с крупными веснушками вокруг маленького носа. На молодушек она не жалуется, держит их в строгости и во всём советуется со свекровью. Так Марфа знает, что все деньги обе молодушки отдают ей, она ими распоряжается. А то наберут в магазине что попало, ничего на чёрный день не оставят. У Оли есть и платья и украшения, бусы, брошки, колечки у неё родители в леспромхозе работают, деньги имеются. А у Зины нет ничего. Она взята из деревни Тимофеевской, а там даже света до сих пор не провели. Она и простой ленточке будет рада. Чувствуется, что Таисья говорит о Гале с гордостью, нравится ей, что сын выбрал невесту из посёлка. Они хоть на ступеньку, а по социальной лестнице стоят выше колхозников: имеют паспорта и стабильную зарплату. Но следить нужно за обеими невестками, дай им волю – изведут деньги на что попало, купят ерунду какую-нибудь. А ведь строиться придётся, в одном доме двум семьям жить тесно. А когда дети пойдут. Зина, кажется, уже беременна. Марфа во всём согласна с Таисией. Она даже подсказала, где прятать деньги – на печке, в старом валенке, который служит Таисьи вместо подушки. Порадовалась Катерина и встрече с Клавдией. Клавдия, бывшая невеста её младшего сына, Димки. Ждала Клавдия жениха всю войну, ждала долго после войны. Уже на исходе бабьих лет родила она мальчика, назвала сына Димкой, в честь своего любимого парня. Гадали бабы – кто отец? Косились на своих мужиков, пристально вглядывались в черты лица мальчика – на кого он похож? А походил маленький Димка на погибшего Дмитрия. Каким то чудом принял черты лица любимого человека своей матери. Те же русые волосы, голубые глаза. Та же родинка на правой щеке, тот же широкой лоб и серьёзный взгляд из-под лохматых бровей. Так же резво бегает, примечала Катерина, звонко кричит, носит камешки в кармане, как и любил подбирать их её сын. Может, мистика тут и не причём. Многие в деревне у них русоволосые и голубоглазые. Все мальчики резво бегают, громко кричат и носят камешки в кармане, а родинок у маленького Димки много, не только на правой щеке. Всё же хочется Катерине чаще видеть Димку, прижать его к себе, погладить его мягкие волосы, угостить конфеткой. Хочется Катерине считать его своим внуком, ведь настоящий внук от её сына тоже был бы похож на этого Димку, ведь и его также родила бы Клавдия.

– Как живёшь? – жалеет Катерина Клавдю, – тяжело, наверно? Белый платок подвязан низко на лоб, серенькая ситцевая юбка много ниже колен, в старые галоши обуты босые ноги. У мальчика рубашка из такой же серой материи, коротковата не много, поредел ситец, на локтях скоро дырки появятся. – Ничего, мама, – шепчет Клавдя, – я хорошо живу, сын у меня.

Сын есть, и все тяжести переносимы, да и председатель колхоза заботится о вдовах. Клавдя, пусть и не вдова, а всё ровно одинока. Сергей Фёдорович особо наказывает помогать и ей, и сыну Самойловой Дуси, которая тоже родила без мужа.

– Тоже наш, – рассуждает здраво, – Димка, наш ребёнок, деревенский. Сейчас Катерина угостила Димку конфетами, целую горсть насыпала в ладонь мальчику и попросила не смело.

– Посиди со мной. Соскучилась я по тебе, всю зиму и весну не видела. Подрос немного, вытянулся. Димка, задобренный сладостью, присел рядом на толстом обрубке бревна, на мгновение прижался к тёплому боку старушки. Но быстро сжался в комочек, словно воробушек, готовый в любое мгновение упорхнуть от не приятного соседства. Он – мальчик, а она – старуха. Он только начинает жить, а она свою жизнь заканчивает. Сколько лет на земле они проживут вместе? Как всё старое тянется к молодому, так и Катерина погладила мягкие волосы мальчика, провела рукой по узкой спине и отпустила.

– Иди, бегай, а мне пора помогать, хоть ведро картошки нагребу. На другой день с утра садила картошку и председателю, скучно на огороде председателя. Пусть и свой, деревенский, а всё же начальство. Семён натужно кричит на лошадь, стремясь быстрее вспахать огород. Бабы пугливо оглядывается, боясь что-либо сделать не так. Мужики тоже молчат, смущаются: ни кто ногой сильно не топнет, ни матерком необидным не ободрит. Председательша, Зоя, или Сергиха, по мужу, по деревенски, чисто одетая, в новые сапожки, в новое цветное красное платье, в цветастом белом платке выглядит нарядней среди баб. Сергей Фёдорович одет, хоть и не как на совещание в район, а всё же в белой рубашке, в не мятых чистых брюках. Зоя следит за мужем, следит за собой и не хочет опускаться «до простого народа». В деревне их уважают, но своими не считают, сторонятся. За столом у председателя помощники сидят самое короткое время. Выпив рюмку и стащив с тарелки что либо на закуску, они пускаются наутёк, на улицу – там им свободнее и спокойнее. Хозяйка пытается удержать помощников, угостить их получше, но это так, из вежливости, «для прилику» как справедливо считают деревенские. Зоя считает свою жизнь, отданной этим людям. Из за них она вынуждена жить в такой глуши. Их робость определятся ею, как знак уважение, не желанием утруждать собой занятую хозяйку. Сергей Фёдорович тоже не прочь спровадить быстрее мужиков. Он опасается их не приятных вопросов и просьб. То Марфин Егор вновь станет просить отпустить его в леспромхоз: брат там работает, а ему почему нельзя? почему нельзя? почему нельзя? Не понимает, глупый, что всех председатель отпустить не может, кто же будет в колхозе работать, страну кормить? И работают они с женой через день, успевают и сена заготовить, и в огороде поработать, грибов-ягод насобирать. А то Иван попросит клеверный лужок отдать ему. Лужок дальний, у болота, вывозить с него сена трудно, да и наберётся там копёшки две всего. Скосил бы тихонько, чтоб ни кто не знал, не видел, не смущал бы совесть председателеву. Так нет, надо прилюдно попросить, чтобы лужок этот ему выделили, как лучшему старшему колхознику – отличили. А то о паспортах спросят: почему им паспорта не дают? Зачем им, спрашивается, паспорта? В посёлок и без них съездить можно, а куда подальше придётся, то председатель выпишет им справку. Это всё Хрущёв на своей речью на съезде заволновал народ. Решили колхозники, что и у них должно быть больше прав, раз осудили самого главного, мудрого, который, хоть иной раз и перегибал палку, но дисциплину умел держать. Сергей Фёдорович добрый и заботливый председатель, умелый хозяин, но он чётко различает понятия: народ и начальство. Он – начальство, а все, кто ниже его – народ. Пусть умный, работящий, честный, смелый, а всё же народ, нуждающийся в руководстве. По вечерам играла гармошка. Вдоль по главной улице важно вышагивал Федот, весёлый, женатый парень. Жена его, Аня, беременная с большим животом, ходить по улице стесняется. Хоровод девушек крутится вокруг гармониста, приплясывают, притоптывают, поют частушки. Громко пропела Маша.

– Гармониста любить – надо чисто ходить, надо краситься, румянится и брови наводить. Его брат Федот, отобрал гармошку, буркнул сердито: иди, тебя Анька ждёт.

Федот хмурится, подходит к жене. Сердитые соседи стояли на улице, осуждающе смотрели на него. Девушки отправились в клуб. Голубоглазый, крепко сбитый крепыш Федот нравился им, но не настолько, чтобы из-за него не спать по ночам, отбивать у жены.


Ненастье и жара

Посадили картошку, а потом три дня моросил дождь. Мелкая изморозь сеяла с утра до вечера, приглушая все звуки, размывая все краски. Уныло стоят у домов черёмухи рябины, стекает по их листве влага, смывает увядшие лепестки цветов. Белыми точками пятнают они сырую землю, теряются в мокрой траве, смешиваются с грязью, плавают в широких глубоких лужах. Лениво пропоют утром петухи, прокудахтают днём куры, излает иной раз заполошно собачонка, серой тенью пролетит ворона, встрепенутся воробышки на берёзе, грачи дружной стаей взметнутся в небо, промычит стадо коров, позвякивая колокольчиками, пронесётся на свои полянки отара овец. И снова тишина окутывает деревню, пока не прогудит машинист Игнат, проезжая мимо, не проскрипит «журавль» у колодца, не пробегут ребятишки. Притихла деревня, дремлет под шум дождя. Пусто на лугах, мокнет трава. Где-то вблизи Чёрной речки лесорубы валят жёлтые сосны. Они с шумом падают, подминая собой мелкий кустарник, траву. Отскакивают тогда от них мужики, опасаясь верхушки и комля, который подскакивая вверх, тоже может серьёзно пришибить. Тлеет костерок, пахнет смолой и мясным варевом. Фуфайки у мужиков отсырели, рукавицы (вачеги) мокрые, в сапогах хлюпает вода.

– Ничего, – подбадривают они друг друга, – зато мошкары нет. По Лузуковским полянкам, по другую сторону деревни, вблизи пруда бродит отара овец. Серые овцы, серый дождик, в серых длинных плащах бредут за ними Егор и Галя. Они с надеждой поглядывают в сторону деревни. Ждут, когда же им другая невестка, Зина принесёт обед. В деревне дымятся трубы, бабы топят печи и пекут пироги: пока затишье в работе, то можно порадовать домашних чем ни будь вкусненьким. Молчит лемех на столбе, ни кого не созывает он пока на работу. Прозрачные капли стекают по его гладкой поверхности на землю. Катерина напекла блинков, мачет их в топлёное масло – вкусно. Смотрит на фотографии мужа и сыновей. Тепло ей, сытно и ничего не угрожает, а как им то пришлось? Монотонно тикают часы, трётся о ноги ласковый кот, по радио поёт Русланова. Хорошо Катерине, не грустно.

Не скучает и Катя. Она вяжет носки своей внучке Леночке. Сейчас лето, а наступит зима, и будет внучка её ходить в тёплых носках, не замёрзнет в зимние холода. Маленький Вася на полу строит из маленьких плашек и щепок домик. К дому он прилепил сени, двор, маленькой щепочкой обозначил колодец.

– Огород тоже надо, – напоминает Аксинья, – как же ты без огорода жить будешь? Картошку некуда будет садить, скотину нечем будет кормить. Мальчик хмурится, на огород щепок не хватает. Он находит старый веник, растрясает его и планирует себе огород, от стола до печки.

Витька забавляется щенком, гладит его по мягкой шёрстке, смотрит, как тот неуклюже пытается ходить, ещё скулит, а не гавкает. Альма облизывает его, ревниво смотрит на мальчика. Витька пытается подобрать ему имя и решает назвать неуклюжего щенка Мухтаром, как в кино. Будет с ним ходить на охоту, ну, когда оба они подрастут.

Вовка с Валькой смотрят телевизор. Им всё ровно что смотреть, всё интересно, лишь бы картинки двигались, звук был, песни так песни, кино тоже интересно посмотреть. Кино показывают и в клубе, да редко. И туда идти надо, платить надо. А дома тепло, ни кто не мешает, лишь соседи иной раз просятся.

Аня скучает одна, смотрят, как по оконному стеклу стекают капли дождя. Где-то в лесу валит сосны её Федот. Федот чистит у коровы, а Ефросинья ушла за водой. Продавщица Ольга лежит на мягкой постели. Ребятня её, забравшись на широкую печь, играют одной машинкой. Мира, как всегда, не хватает. Обиженный Ванька мечтает быстрей вырасти и купить настоящую машину, даже две машины, много машин. Мать шикает на расшалившихся сыновей и мечтает, как она скоро родит, установится хорошая погода, и они заготовят много сена.

Сергей Фёдорович тоже мечтал о хорошей погоде. Но намечал, что приедет его сын Максим и поможет им накосить на корову. А ещё он думал, как уговорить районное начальство не начинать рано сенокос: пусть трава подрастёт, обсеменится. А Савелий мечтал о персональной пенсии. Сколько лет он старается на благо общества, его заслуги должны заметить. Он даже от своего личного семейного счастья отказался, всё проводит в гущу народа постановления партии, неужели не заслужил? А всё же больше радовала его мысль об не учтённых посевах за Чёрной речкой. Будет чем выполнять план по хлебосдаче. Снова выглянуло солнце, распрямило свои лучи над промокшей, озябшей землёй. Потеплело. Зацвели разнотравьем Лазаневские поля: белеет ромашка, желтеет лютик, болиголов, сиреневыми пятнами пестреет герань и мышиный горошек. Вблизи болота густыми охапками цветёт клевер. Стебель у него твёрдый, сохнет долго, а трава для скота самая питательная. На конной косилке валит травы Иван. Бабы косами подкашивают у кустов, по углам, там, где не достать траву косилкой. Густо по пригоркам поспела земляника и повяла. Жара наступила. Белёсое, словно выгоревшее небо, будто туманом укрыло солнце. Дремота напала на мир. Притихли птицы, укрылись в конурах собаки, коровы бредут на пастбище тихо, не гремят колокольчиками. Мечутся в поисках травы овцы. Деревья стоят тихо, словно изваяния в знойном мареве. Трава под косой жёстко шуршит, наполовину высохшая. – Утром выкосили – вечером греби, – радуются бабы.

Выкашивали и сгребали, а духота не проходила. Мелкое крошево из семян и сухих листьев пылилась на дороге, смягчая ход телег. От брёвен исходил жар. Пруд сильно обмелел, старая ива, растущая на берегу его, сейчас склонялась не над водой, а над прибрежным, мелким песком. Из пруда брали воду на полив, приберегая воду в колодцах для себя. Часто в вёдра попадались головастики, на гряде они суматошно извивались, соприкасаясь с жёсткой, горячей землёй. Земля потрескалась, глубокие щели избороздили поле ржи, мелкими морщинками покрылись улицы, серой щетиной покрылись луга. Белёсое небо с утра накалено, картошка вся высохла, лук пожелтел. – Зато пелёнки сушить легко, – радовались не давно родившие Ольга и Аня, – вынесешь на улицу, повесишь на ограду, а через минуту они уже сухие.

Альма лежит, язык высунула, слабенький щенок приткнулся рядом. Витька, тайком от родителей, таскает ему молока.

На улице жарко и в доме от жары не спасёшься. Картошку скотине всё ровно надо варить, себе обед приготовить, хлеб испечь. Федот первым догадался вынести железную печь на улицу. Следом за ним и другие вытащили печки, готовят еду на виду у всей деревни. Ребятишкам не обычно это, а потому и радостно. Они до черноты загорели и, это тоже радует их. Мешают им только не удобные шляпы из газеты, которые их заставляют носить родители.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=57151310) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения